Льюис Кэрролл и его сказочная Алиса
В начале 20 века интерес к Кэрроллу поувял, но затем как противоядие против кошмаров первой мировой войны он вновь ожил и более уже не угасал.
Дерево, на котором сидел Чеширский Кот!! К самому дереву не пускают, т.к. оно на частной территории.
В Оксфорде вам покажут небольшой, огороженный высокой каменной стеной, дворик возле библиотеки, где мог происходить этот воображаемый разговор. Между маленькой Алисой и крупным Чеширским котом.
Кот должен был сидеть вот на этом самом дереве. Кот улыбался. А потом вдруг исчез. И опять появился. И опять исчез. Алиса попросила:
«Пропадайте, пожалуйста, помедленнее».
Кот просьбу выполнил. Он стал исчезать медленно. И постепенно, начиная с кончика хвоста и кончая улыбкой. Он пропадал так медленно, что самого его уже не было, а улыбка еще оставалась там, на дереве. Медленно, так медленно. Логично?
«Справочник по Льюису Кэрроллу» приводит исчерпывающий список «всех изданий, напечатанных и выпущенных в свет Доджсоном с 1845 года по 1898-й». Это 255 публикаций. Но прославился математик именно сказкой.
О неослабевающей притягательности Кэрролла с изумительной проницательностью писала Вирджиния Вулф:
«Если у оксфордской профессуры XIX века была некая суть, этой сутью был он. Он отличался такой добротой, что сестры его боготворили; такой чистотой и безупречностью, что его племяннику решительно нечего о нем сказать... Но за этой прозрачной чистотой был необычайно твердый кристалл. В нем было скрыто детство...
Оно осталось в нем целиком, во всей полноте... он сумел сделать то, что больше никому не удалось, — он сумел вернуться в мир детства; сумел воссоздать его так, что и мы становимся детьми... обе книги об Алисе — книги не детские; это единственные книги, в которых мы становимся детьми».
Центральный Парк Нью-Йорк, 1953
скульптор José de Creeft по заказу филантропа George Delacorte
Вот как начиналась история Алисы...
Однажды летом тридцатилетний оксфордский преподаватель математики преподобный Чарлз Лютвидж Доджсон сменил белый прогулочный костюм и канотье на приличное его духовному званию платье и сделал педантичную запись в своем дневнике:
«С Даквортом и тремя девочками Лидделл поднялись по реке до Годстоу, выпили чаю на берегу и домой добрались только в четверть девятого, пришли ко мне и показали девочкам коллекцию фотографий, а около девяти доставили их на квартиру декана».
- Запись датирована 4 июля 1862 года.
Из последующей записи в дневнике выяснится, что одна из девочек, Алиса, попросила: «Расскажите нам, пожалуйста, сказку». А Дакворт припомнит, как перед расставанием в тот вечер малышка сказала: «Мистер Доджсон, как бы мне хотелось, чтобы вы записали для меня приключения Алисы».
Этот эпизод давно бы канул в викторианское прошлое, не будь у высокого и застенчивого холостяка Доджсона, обожавшего детей, псевдонима «Льюис Кэрролл» и не выполни он просьбу маленькой Алисы Лидделл, написав «Алису в Стране Чудес».
Церковь Христа в Оксфорде
На следующее утро, ожидая лондонского поезда 9.02, он встретил на станции Алису со всем ее семейством. Ехали они, видимо, порознь, поскольку еще до Паддингтона у него были «записаны заголовки» для сказки, которая первоначально называлась «Приключения Алисы под землей».
Восемь месяцев спустя, в феврале 1863 года, он вернулся к старой записи в дневнике и на левом развороте приписал: «Сказка... которую я взялся записать для Алисы... завершена (по части текста), но над рисунками еще работать и работать».
Disneyland
Спустя двадцать пять лет этот давний эпизод предстанет в сказочном ореоле:
«Для начала я отправил свою героиню под землю по кроличьей норе, совершенно не думая о том, что с ней будет дальше... В процессе работы мне приходили новые идеи, которые, казалось, возникали сами собой, словно росли на необычном стволе; еще больше идей я добавил годы спустя, когда заново переписывал сказку, готовя ее к публикации.
Много лет протекло с того «золотого полудня», что дал тебе рождение, но я могу вспомнить его так же ясно, как вчерашний день: безоблачная голубизна неба, зеркало воды, лениво скользящая лодка, звон капель, падающих с сонных весел, и единственный проблеск жизни среди этой спячки — три напряженных личика, жадно внимающих сказочному повествованию, и та, кому не может быть отказа, с чьих уст сорвавшееся:
«Расскажите нам, пожалуйста, сказку» обернулось непреложностью Судьбы».
Тот «золотой полдень»! С самого начала он видел его в романтическом свете. Вот какими стихами открывалась книга:
А может, он им пригрезился, этот «золотой полдень», может, их всех подвела восторженная память? Дотошные исследователи переворошили метеорологические архивые сводки и докапались, что в Оксфорде в тот полдень было «прохладно и хмуро».
С 10 часов утра 4 июля 1862 года за сутки выпало 1,17 дюйма осадков, причем основное количество с двух часов пополудни до двух часов утра 5 июля 1862 года.
Скульптура Эдвин Рассела в Golden Square в центре города Уоррингтон, Англия
Однако будущий каноник Робинсон Дакворт вспоминал «прекрасный летний день». Тридцать с лишним лет спустя и Алиса свидетельствовала: «„Приключения Алисы под землей« были почти целиком рассказаны в палящий летний день, когда под лучами дрожало знойное марево и мы сошли на берег неподалеку от Годстоу, чтобы переждать жару под стогом сена».
Что бы там ни писала метеорологическая станция, погода в тот день все же заставила Кэрролла переодеться и вывезти всю компанию на лоно природы.
Дакворт подтверждает импровизаторское происхождение сказки:
«Я сидел в центре, он — ближе к носу... сказка рождалась буквально у меня под ухом, и Алиса Лидделл, ради которой это делалось, была у нас как бы рулевым».
Позднее Кэрролл рассказал ему, что «просидел целую ночь, записывая в большую тетрадь все глупости, какие запомнились».
Хороши глупости! Сказка гуляет по всему свету, переведена едва ли не на пятьдесят языков, по сей день завоевывает все новые виды искусства, и редкий политик непроцитирует ее.
Кэрролл сам сделал первые рисунки к ней, признал их негодными и стал подлинным мучителем профессиональных иллюстраторов. Он требовал визуального воплощения своих стихов и прозы. Он горячо ратовал за инсценировку «Алисы».
Но разумеется, Алиса продолжает жить отнюдь не благодаря новым средствам выражения и научным истолкованиям. За шесть лет до того, как сказка облеклась в слова, Кэрролл записал мысль, которая проясняет, но не раскрывает полностью вдохновенную тайну мира книг об Алисе:
«Вопрос: когда мы спим и, как часто бывает, смутно сознаем это и пытаемся проснуться, не говорим ли мы во сне таких вещей и не совершаем ли таких поступков, которые наяву заслуживают названия безумных? Нельзя ли в таком случае иногда определять безумие как неспособность отличать бодрствование от жизни во сне? Мы часто видим сон и ничуть не подозреваем, что он — нереальность. «Сон — это особый мир», и часто он так же правдоподобен, как сама жизнь».
Джон Падни, литературовед, в своей книге отметил, что Кэрролл исписал о себе горы бумаги. В неиссякаемом потоке писем, в тринадцати томах дневников, которые он пунктуально вел с 1854 года почти до самой смерти, в сумбурных предисловиях, в статьях и других литературных работах — всюду он выставлял себя напоказ, а все-таки тайных глубин не раскрыл. Может, нечего было и раскрывать? Может, и не было ничего таинственного за священническим облачением и пристойно академическим образом жизни? И не было ничего загадочного в его симпатиях?
Когда задумываешься о море истолкований и гипотез, в центре внимания которых книги об Алисе и жизнь ее создателя, то невольно напрашивается мысль, что люди пытаются взять реванш за всепобеждающую магию Страны Чудес, Зазеркалья, Снарка. Что она такое, эта магия? Кто был этот человек? Чем он жил? Нельзя ли все это как-нибудь объяснить?
Сорок семь лет жизни и службы в Крайст-Черч (из них тридцать он прожил на одной квартире) были жизнью ради жизни, фантазия находилась в узде и доставляла материальное благополучие, но в духовном отношении это была сама нереальность.
Льюис Кэрролл
Уникально в этом человеке то, что мечта пробудила в нем поэтическую фантазию, вызвала к жизни Алису и Снарка. При этом он не был сухарем и нежно любил детей. Это был необычайно счастливый и довольный жизнью человек, обладавший крепким здоровьем и немного ипохондрического склада.
Требования разъяснить свою мысль порядочно досаждали Кэрролла, и он отвечал на них, как полагается поэту. В 1880 году он писал: «Я получил Ваше письмо... Вы спрашиваете: «Отчего Вы не объясните »Снарка«?» Отвечаю: «Оттого что не могу. Как можно объяснить то, чего не понимаешь сам?»
В 1896 году, спустя двадцать лет после напечатания поэмы, он снова пишет:
«В чем смысл »Снарка"? Боюсь, мне нужен был не смысл, а бессмыслица! Однако, как вы знаете, слова означают больше, нежели мы полагаем, пользуясь ими, и поэтому книга должна означать нечто большее, чем рассчитывал сказать автор. Поэтому, какой бы смысл ни находили в книге, я его приветствую — в этом ее назначение».
Кэрролл-Доджсон был действительно редкий человек. Жил как в скорлупе (говорит о нем Джон Падни), не выбиваясь из заведенного порядка жизни, а вместе с тем оказался современен будущему веку. Как ученый он предвосхитил решение некоторых проблем современной математики. Сочинял как писатель детские сказки, а они оказались предвосхищением самой взрослой литературы нашего времени, занятой проблемами подсознания.